Выбрался в лес только перед самым закатом. Воздух в этом марте – апрельский, чистый, вкусный. Дышишь, как берёзовый сок пьёшь. В лесу снег пятнами. Вытаявшей земли уже больше, чем снега. За деревьями оранжевое солнце и зарево от заката, и в отражениях ледяной тропинки – закат. Узкая светящаяся оранжевая дорожка передо мной по просеке. В глубине под сводами леса в лёгкой сырой дымке тоже оранжевое свечение, это снег тает. Дохожу до барсучьего городка, там три норы на склоне в старой дубраве. Сел на поваленный дуб, вечерним лесом дышу, дубовый настой в нём всё гуще и гуще. Жду, может, придёт кто, или вылезет из норы. Тишина, шоссе далеко гудит, поползень перед сном «потвиткал», вскрикнул заполошно чёрный дрозд, из первых появившихся. Солнце наверно уже у горизонта, мне за деревьями видна только широкая оранжевая полоса. Тут зашуршал кто-то листьями внизу в овраге, и сразу мелькнула там вдалеке за стволами рыжая леса. Идёт к норе зигзагами, шуршит прошлогодним дубовым листом. Вышла к самому городку, совсем близко от меня метров десять не больше. Обнюхивает всё деловито, шныряет вокруг, помочилась на холмик выброшенной земли, подошла к другому выбросу тоже пометила. Я сижу не двигаюсь, смотрю на неё в упор. Рыжая-рыжая, только ноги белые, и остатки закатного света в шкуре золотятся. Остановилась, внимательно смотрит на меня чуть раскосыми глазами. Вокруг головы светящийся ореол. Фотоаппарат у меня под рукой, да я знаю, потянусь или затвором щёлкну – только её и видели. Я окаменел просто, но как назло заурчал мой живот. И тут же лиса махами поскакала вниз по склону. Шурх-шурх-шурх, три прыжка всего и уже далеко, почти и не видно за дубами. Она остановилась там в низине у ручья. Втянула вечерний воздух, а ей он, наверно, ещё вкуснее чем мне, больше оттенков и запахов. И не торопясь потрусила прочь. А я посидел до темноты, но не увидел больше никого и ничего не услышал. Да и так, куда уж лучше.
